И погода сегодня была паршивая, и день был не такой, и настроение хуже некуда. Хакуро сидел за самой дальней парте и задумчиво катал по пластику столешницы свой Самоцвет Души. Если бы кто-нибудь сейчас глянул на это "украшение", то наверняка бы поразился, что такой цвет вообще возможен: грязно-серый, похожий на слякоть от тающего снега под ногами. Лишь на самой-самой макушке еще блестело небольшое пятнышко чистого серебра, и именно это пятнышко давала Кивата какую-то надежду выкарабкаться.

Он уже неделю не охотился за ведьмами, это занятие ему опротивело; он слонялся по складам, подворотням рядом с железной дороге, частенько засыпал на остановках, замечая охотящихся за очередными "исчадиями ада" стражей и волшебниц, но ни помогал им, ни ставил палки в колеса, вообще никак не обозначал свое присутствие. Молча разворачивался и уходил. Один раз ему повстречалась совсем маленькая девочка в грязном платье: она держала в руках грязного мишку, который, похоже, с ней вместе искупался в ближайшей луже, шла, едва переставляя ноги, на железнодорожный переезд, а у нее на шее чуть пониже уха расцветал "поцелуй ведьмы". Хакуро молча дал ей пройти, а через пять минут услышал разрывающий барабанные перепонки гудок скоростного поезда и визг колес по гладким рельсам.

И это ему было все равно.

Учитель что-то бормотал под нос, рисуя маркерами по доске. Кажется, был урок математики. Хакуро лишь один раз поднял голову, проводил равнодушным взглядом руку мужчины и снова улегся на парту. Стоило лишь раз проследить за маркером, выписывающим очередное уравнение, как его замутило. Было гораздо спокойнее и занятнее прослеживать кончиком указательного пальца по гладкому, теплому стеклу Самоцвета Души, по-детски недоуменно удивляясь "а куда девался его цвет?" Нет серебристого сияния, нет Зерна Бед и нет сил охотиться за ним. Лучше уж такое, беспросветное отчаяние, апатия и спокойствие...

- Кивата-сан! - прозвучал над ухом резкий окрик, и указка шлепнула по затылку. Не было больно, но Хакуро все равно поднял голову. Наверное, нужно было вздрогнуть, сесть ровно и, извинившись, готовиться к экзаменам, что приближались со скоростью курьерского поезда. Но ему было все равн... - О, всезнающий Кивата-сан наконец-то соизволил поднять голову. Мы сейчас обсуждаем занятную теорему, потрудитесь выйти к доске и объяснить нам ее.

Парень послушно поднялся на ноги, потащил себя к доске, взглянул тоскливо на ряд столбцов и недоуменно повернулся к учителю. Тот, казалось, и не скрывал своего злорадства - ехидно ухмылялся, сложив руки на груди и, кажется, даже не замечал, что на носу у него скопилась большая, мутная и некрасивая капля. "Глупо таким быть" - подумал отстраненно альбинос, так и не притронувшись к маркеру, но протягивая левую руку ладонью вперед, показывая всему классу свой Самоцвет. Мало, кто мог понять, что это за штуковина, много, кто был ошарашен, когда Хакуро внезапно преобразил свой внешний облик, но звук выстрела и мягко осевший учитель с аккуратной дыркой посреди лба вывели из оцепенения класс. Мальчишки и девчонки вскочили и ломанулись прочь к дверям, но - какая жалость! - они внезапно заклинили. А Хакуро продолжал расстреливать беззащитные спины, и крики умирающих и еще испуганных живых разносились по всей школе. Завыла сирена, одна, другая, третья...

Отредактировано Kiwata Hakuro (2014-02-16 18:11:09)

Класс и прежде не отличался особым умом, сейчас же превратился в многоголосую, многоликую, многоногую толпу, которая осаждала двери, подставляя свои беззащитные спинки на кару небесную. Они были отличными мишенями, а Хакуро действовал отнюдь не одной винтовкой, так что десять-пятнадцать минут спустя все было кончено. И тем чудовищнее было наблюдать за озером крови, которое образовалось из красных луж вокруг любого тела.

- Как... как я устал... - прохрипел Хакуро, опуская дуло винтовки в кровавую реку и закрывая левой рукой лицо. Пальцами он вцепился и оттянул вниз глазницы, вытаращеные глаза смотрели безумно в никуда... Именно в таком виде его и застала Мами. Мами, Мами, Томое... Они познакомились в библиотеке кучу времени назад, но... Кивата и не подозревал, что она волшебница... тоже. - Привет, Томое-сан... Ты вовремя, наверное...

Винтовка выпала из ослабевших пальцев, руки упали и бессильно повисли вдоль тела, когда Хакуро сделал шаг к светловолосой. Нога подвернулась и, чтобы не упасть, он выл вынужден опереться о парту, с которой еще капала, сворачиваясь, красная живительная влага. К горлу подступала тошнота, предметы расплывались в глазах, и Хакуро еще долго доходил, что плачет на глазах у девчонки. Позор какой... Он и не заметил, что перестал быть стражем, что Самоцвет Души упал на пол и покатился несколько десятков сантиметров, замерев точнехонько между ними.

- Мне так плохо, Мами-сан, - тихо пожаловался Кивата в наступившей тишине; голос упал сначала до шепота, а потом и до хрипа, словно что-то перекрывало ему дыхание, - так плохо. Мне больше не хочется жить.

Яркое пятнышко серебристого света исчезло, и Самоцвет Души на глазах треснул. Для Киваты этот звук показался таким громким и полным отчаяния, что он, дернувшись, попытался оттянуть от горла ворот куртки. Еще одна трещина змейкой прошлась от самой макушки до металлической подставки, еще одна, еще и еще, а потом...

Потом был водоворот, вихрь, который бил по щекам, выворачивал парты, столы, кружил тела одноклассников и учителя; Хакуро тоже отшвырнуло прочь, он впечатался спиной в стену, до крови ударившись затылком, а Самоцвет Души медленно освобождался от стекла и металла, превращаясь в до боли знакомое веретено Семени Скорби, известное всем волшебницам и стражам. Класс выцвел, пол сменился темными и гладкими гранитными плитами, вокруг встали, изогнувшись в разных позах, символизирующим боль, отчаяние, тоску и прочие неприятные эмоции силуэты, что так походят на живущего пять минут назад Хакуро, с неба посыпались ноты-миньоны. С ужасным грохотом возник рояль и захлопал крышкой, начал ездить туда-сюда, а на нем, как полип, вырастала большая фигура Франца. Ведьма остановил свой немигающий взгляд на Мами и слегка наклонил голову, следя за ней. На лице было скорее любопытство такой неожиданной находки, нежели желание прибить сразу. Он немного откатился в сторону, безжалостно переезжая лежащее, словно сломанная кукла без кукловода, тело Киваты.

Франц с любопытством смотрел, как девчонка, сломя голову, бухнулась на колени перед бездыханным телом и начала теребить его за руку. Ведьма никак не мог понять ее действий, для этого он даже своих миньонов призвал и, тяжело оперевшись на правую руку, с любопытством заглядывал через плечо. Но через секунду ему наслучила эта сцена, и Франц отъехал, заламывая длинные пальцы с когтями. Пробовал сунуться к телам, что весьма "живописно" были раскиданы по барьеру - не, неинтересно. И единственные звуки в тишине были рыдания Томое Мами.

Она ему что-то напоминала. Или кого-то. Ведьма не мог разобраться в своих ощущениях, но в черно-белом мире Томое казалась ярким пятном "ни к селу, ни к городу". Ничего удивительного, что Франц снова ею заинтересовался: обхватил поперек талии и приподнял, внимательно разглядывая. Голода он еще не чувствовал, поэтому старался осторожно сжимать и не повредить хрупкую стрекозу. Подумав, слегка подкинул Мами вверх, к темному потолку. Ну, как "слегка" - с его-то точки зрения, может, и слегка. Мами так странно выглядела на фоне темноты, словно солнца лучик. "Почему бы его не съесть, чтобы это солнышко было всегда со мной" - наверное, подобные мысли были в голове Франца, потому как он потянулся к падающей волшебнице, распахивая свою пасть с треугольными зубами.

Эта девочка была забавной. Но слишком слабой - как ее голова мотнулась от удара о стенку. Между двумя нарисованными фигурами осталось черное пятно. Вроде бы и кровь, но, скорее всего, просто вмятинка на барьере. Кого же эта девочка зовет? Какое странное, слишком длинное имя. Ведьма лишь знал, что это - не его имя. Единственная схожесть была в букве "а", а это, разумеется, не могло стать оправданием.

Занятый разбирательством "кто это и почему здесь очутилась", Франца застала врасплох какая-то непонятная сосущая пустота внутри. Он оглядел безжизненное пространство барьера вокруг, даже вверх голову поднял. Миньоны, подпрыгивая, сгустились вокруг ведьмы, ожидая его немых приказов. Таким образом единственной не у дел оставалась опять же Томое, ибо вокруг нее барьер уже приходил в движение. Ведьма что-то хотел, и разгадка была уже близка.

С "неба" посыпались черные, острые перья: они стучали концами о пол, порвали в считанные клочки трамплин Мами, но никому особо вреда не причинили. Ибо потребность не исчезла. Взгляд новорожденного Ведьмы блуждал по барьеру, пока снова не натолкнулся на Мами. "Может быть, это я ищу?" - так, возможно, подумал Франц, в очередной раз сгребая волшебницу в руку. И принялся отщипывать от нее кусочки: то руку съест, то ножку, обутую в прелестные туфельки на каблуке, пока, раздумывая, не съел ее всю. Но и это не удовлетворило его потребности.

Франц будет вечно бродить по миру, не находя покоя - Ведьма бесконечного поиска.